Дмитрий Месхиев: о хороших девочках, плохих мальчиках и театре

Хорошие девочки попадают в рай. Так называется новый фильм Дмитрия Месхиева. А как сам режиссер попал в кино? Почему теперь оказался в Псковской области и почему так полюбил псковский театр? О первом фильме, о творческой свободе, о том, что театр – это не кино, и об итогах, которые рано подводить, – в интервью с Дмитрием Месхиевым.

 

Фото: пресс-служба компании "СТВ".

 

Он не сразу решил связать свою судьбу с кинематографом, но когда, работая механиком на съемочной площадке, понял, что сделал бы по-другому, чем режиссер, сам себе сказал: «Хочу посвятить свою жизнь кино». Известный кинорежиссер, заслуженный деятель искусств, он снял более 20 кинокартин, получил награды всех континентов мира. Но в призах ли дело, когда с юности не мыслишь себя без кино?

 

 «Как я буду снимать, если еще ВГИК не закончил?»

– Дмитрий Дмитриевич, если мысленно вернуться в тот день, когда вы пришли работать на «Ленфильм», – 21 апреля 1981 года. Когда вы переступили порог киностудии, могли подумать, что в этот момент определяется ваша судьба?

– Поскольку я киноребенок и вырос в семье кинематографистов, в детстве я не просто бывал на «Ленфильме» – окна нашей квартиры выходили во двор киностудии. Я видел и знал многих артистов, с которыми дружили родители, они часто бывали у нас в гостях. Мне все это очень нравилось. Поэтому, скажу честно, день, когда я переступил порог киностудии, я не считал какой-то вехой в моей жизни.

 

Тем более что мое попадание на «Ленфильм» было вынужденным ходом моих родителей. Мне было 17 лет, я был не очень правильным подростком, и чтобы меня уберечь от проблем с законом, меня устроили механиком на «Ленфильм» и сразу отправили в экспедицию в Дагестан на четыре месяца, чтобы я уже никуда оттуда не делся. А из Дагестана сложно убежать.

 

Первая киноэкспедиция в Дагестан, 1981 год. Фото из личного архива Дмитрия Месхиева

 

– Какие воспоминания увезли из первой киношной экспедиции?

– Вот первый день работы в Дагестане я помню очень хорошо. Нас с самолета в Махачкале встретил таксист – такой огромный, потный дагестанец. До того места, где снималось это кино – «Тайна синих гор», – нужно было ехать в горы около двухсот километров. Выехав уже за город, мы остановились в придорожной чайхане, где таксист за завтраком выпил почти целую бутылку водки и в таком состоянии собрался ехать дальше. «А в другом состоянии я туда и не поеду, потому что страшно», – сказал он, и мы сели в машину. Он был изрядно пьян и понесся с бешеной скоростью. Это было правда страшно. Вот эту первую поездку по горам Дагестана с пьяным таксистом я запомнил на всю жизнь. Так начался первый рабочий день. А в кино я втянулся очень быстро, и в какой-то момент кинематограф стал неотрывной частью моей жизни.

– Кажется, ваши родители хотели, чтобы вы стали кинооператором, но вы выбрали профессию режиссера. Как пришло это решение?

– Я буквально до минут помню, когда ко мне пришло осознание, что я хочу посвятить свою жизнь кино и быть кинорежиссером. Это было спустя полтора года после начала моей работы на «Ленфильме». Режиссер Леонид Менакер снимал фильм «Паганини», в нем играл великий советский артист Владимир Самойлов, а я катал тележку с оператором и камерой. Я помню: была панорама, они развели сцену – и я внезапно понял, что я бы сделал ее совершенно по-другому. Тогда я подумал: «Я хочу быть кинорежиссером». И после этого начал готовиться к поступлению во ВГИК. И больше у меня никогда не возникало никаких сомнений.

– Как к вам пришел ваш первый фильм «Гамбринус», который вышел в 1990-м году? Вы начали его снимать, будучи студентом?

– Это была абсолютная случайность, тогда я еще только снимал дипломную работу. Мы дружили со сценаристом, а ныне известным режиссером Валерой Тодоровским, который написал сценарий по рассказу Куприна и предложил мне его снять. Помню, я ему ответил: «А как я его сниму, если я еще ВГИК не закончил?». Мы решили ехать на киностудию в Одессу (действие рассказа происходит в южном портовом городе): Валера – со сценарием, а я – с дипломом. Вез пленку в этих огромных ведрах под названием ЯУФы (ящики упаковки фильмокопий), тогда же еще не было кассет. Мое кино и Валерин сценарий одобрили, и нас запустили в производство еще до того, как я окончил институт. Потом я защитил диплом и уже вернулся в Одессу, чтобы снимать «Гамбринус».

При этом в какой-то момент художественный совет киностудии решил меня с этого фильма убрать, что-то им не понравилось. Меня тогда защитила режиссер Кира Муратова: она посмотрела работу и сказала, что я делаю все правильно и что я талантливый человек, за что Кире Георгиевне большое спасибо. С ней спорить, конечно, никто не стал.

 

Личный ТОП-3

– Мне кажется, такая ситуация, когда подрезают крылья, удручает и подавляет. Вам часто приходилось сомневаться в том, что вы делали?

– Сомнения я испытываю по сей день, вообще я сомневающийся режиссер. Я могу с уверенностью сказать, что я профессионал, но с уверенностью сказать, что сейчас у меня получится создать что-то выдающееся, я не могу. Я всегда очень сильно переживаю и некоторых своих фильмов, причем известных, я стесняюсь и считаю, что они не очень хорошие, хотя публике они нравятся. Сказать, что я доволен многими своими работами, я не могу. Такие картины есть, но их немного.

– Можете назвать конкретные фильмы, которыми вы довольны, которые для вас как для режиссера значимы?

– Я доволен фильмом «Экзерсис №5» – это короткометражное кино, которое я снимал в 95-м году к столетию кинематографа. Я доволен фильмом «Свои». И я доволен последней картиной «Хорошие девочки попадают в рай». И, наверное, все.

Съемки фильма "Свои", 2003 год. Фото из личного архива Дмитрия Месхиева

 

– Почему фильм «Батальонъ», отмеченный немыслимым количеством наград, ставший лидером российского проката и поразивший зрителей, вы не включили в этот список?

– Потому что фильм «Батальонъ» не является для меня как для творческой единицы какой-то поворотной вехой. Я делал заказной коммерческий фильм, передо мной были поставлены определенные задачи, которые я на сто процентов выполнил, но сказать, что этот фильм повернул мою творческую судьбу, я не могу. Я назвал именно те картины, которые для меня лично чрезвычайно важны в моей профессиональной деятельности и в осознании искусства кино.

– Вот вы говорите, что вас никогда не покидают сомнения, но артисты и члены вашей творческой команды говорят, что вы всегда приходите на съемочную площадку с конкретным решением сцены, образа и даже музыки и уверены в своих действиях.

– Я считаю, что недостойно приходить на съемочную площадку, не зная, чего ты хочешь. Профессиональный режиссер должен быть готов к тому, что он делает, и знать, зачем он это делает. При этом я могу растеряться, засомневаться, могу во время съемки, как и любого другого творческого процесса, осознать, что я ошибся. Но не уметь работать с артистом, не знать, что и как нужно сказать, чтобы он иногда не осознанно, а интуитивно понял, что ему нужно сделать, режиссеру непозволительно. Это не говорит о моей самоуверенности или о том, что я считаю себя безумным гением, это как раз говорит о том, что я считаю себя профессионалом.

 

Ломать себя через колено

– Дмитрий Дмитриевич, вы уже сняли больше двадцати кинокартин, и между ними трудно усмотреть какую-то тематическую или жанровую преемственность. Почему ваши фильмы так разительно отличаются друг от друга?

– Мне не интересно делать одинаковое кино. Я понимаю, что мелодрамы или простое кино про войну мне будет снять значительно проще, чем что-то новое и принципиально другое. Я понимаю, что рискованно каждый раз пытаться ломать себя через колено, но я стараюсь это делать, потому что хочу разнообразить свою работу. Иногда у меня что-то может не получиться, потому что я не иду по проторенной дорожке, а иду по более рискованному пути, но это дает мне ощущение свободы – творческой свободы. Наверное, если бы я более опасливо отбирал материал и делал бы только то, в чем я уверен, у меня бы все шло очень ровно, но я не боюсь неудач, я экспериментирую и пробую, для меня это важно.

– Хотела бы поделиться одним наблюдением: вы феноменально прозорливы на счет талантливых артистов. Ведь когда вы в 1998-м году снимали Константина Хабенского, он еще не был тем Константином Хабенским, которым является сейчас. Такая же история с Юлией Пересильд, Михаилом Евлановым, Ильей Шакуновым и многими, многими другими. Вы как будто бы на шаг впереди остальных…

– Я не на шаг впереди. Я же не смотрю на артиста и не думаю: «Вот этот молодой актер будет звездой». Я просто вижу в человеке какое-то актерское дарование, обаяние, харизму, как мне кажется. Мне интересно с ним, и я с ним работаю. А то, что они потом становятся известными артистами, звездами, я не считаю своей заслугой. Да, артист Хабенский снялся у меня в первый раз в кино, но это не значит, что я открыл артиста Хабенского. Артист Хабенский сам себя открыл. Костя Хабенский, Миша Евланов или Юля Пересильд, они сами стали звездами, потому что они талантливые люди.

– Но вы работаете и с маститыми актерами, которые в ваших фильмах часто предстают в совсем непривычных образах, и им тоже, как вы подметили, приходится ломать себя через колено. Вы просите их начать с чистого листа, актерски обнулиться?

– Просить и настаивать обнулиться, конечно, бессмысленно. Но я стараюсь добиться от артиста каких-то новых красок, прошу полностью мне довериться, расслабиться и начать работать по другой системе. Так было с Юрой Стояновым в фильме «Человек у окна». Мы с ним сговорились изначально. Я ему сказал: «Если ты хочешь получить такую роль, где будет новый Юра Стоянов, ты должен перестать делать то, что ты делал всегда, и научиться делать это по-другому». Он на это согласился, и дальше мы стали учиться чувствовать – учиться работать не при помощи профессиональной игры, своих наработок и актерских привычек, а при помощи чувств. И он это очень быстро схватил и сделал достойную роль.

 

Театр – это не кино

– Вы можете не снимать кино?

– Сказать, могу ли я не снимать кино? Теперь я могу так сказать, потому что у меня есть театр. И мне трудно ответить, что для меня важнее сейчас – театр или кино. И я склоняюсь к тому, что на данном этапе для меня театр важнее. Если бы мне кто-нибудь десять лет назад сказал, что я так полюблю театр, что я так проникнусь этим делом, я бы не поверил этому человеку и решил, что он сумасшедший. Я никогда не думал, что театр у меня будет вызывать такой интерес и творческое удовлетворение.

Поэтому сейчас я могу сказать точно: я могу прожить без кино, потому что у меня есть театр. И, да, театр – это не кино.