Четыре окна. Четыре романа о войне - книжная полка инженера

Долго брёл в темноте я без мира и сна. В пустоте суета подгоняла кнутом. Но судьба подарила четыре окна, привела меня даль в этот дом. Спасибо за предисловие Юрию Шевчуку. Лучше не скажешь. Да я и не стану.

 

Часть 9. Четыре окна / Времена года

Капут

На склоне Снятной горы стоит дерево. Вы его, вероятно, видели, там еще пепелище от старых листьев и мусора. Если сесть к этому дереву, упёршись спиной о ствол и протереть глаза, то откроется чудный вид на реку Великую. На этом самом месте я дочитал роман Курцио Малапарте «Капут». Это было весной, в середине мая. Под деревом я просидел около шести часов. Следы от травы на джинсах так никогда и не отстирались.

 

От «Капута», если сразу в него вчитаться, невозможно оторваться. Я влетел в этот роман как неуправляемый болид формулы один в стену из шин – и так в этой стене остался, решил не выбираться из машины.

Малапарте журналистом попадает на Восточный фронт, посещает светские собрания, остроумно шутит на них и рассказывает отвратительные документальные вещи о Второй мировой войне. Весь ужас детально описан на фоне светских посиделок в залах, среди роскошной снеди и чопорных лиц. Язык романа – а здесь просто необходимо упомянуть имя гениального переводчика Геннадия Фёдорова – как одна страшная, пульсирующая вспышками огней из-под земли, завывающая волчьим чёрным ветром и поглощающая окружающий мир, мелодия.

В этой мелодии – обрывки воспоминаний и тревожные ночи в Молдове, горящая Украина, выжженные степи, звон бокалов, стоны и отдалённые звуки взрывов. В ней – отвращение к уничтожению людей, к войне, к умерщвлённой человеком природе. Под эту мелодию война – как Гамельнский крысолов – уводит за собой людей в небытие. Их без числа. А Курцио Малапарте  – человек талантливый, слышит мелодию и пытается её нам напеть. И чёрная магия срабатывает.

 

Путешествие на край ночи

Как-то чёрная магия сработала против меня. Дело было летом, я попал в аварию. Причины аварии не могу объяснить даже себе вот уже лет восемь. Ровная лесная дорога, плавный поворот, прекрасный августовский день, пыль и зной. А через минуту я, оглушенный и безумный, хожу по дороге и собираю вылетевшие из разбитого багажника яблоки, помидоры и огурцы. Нельзя их вот так бросать, маму обижу. Среди вылетевших на дорогу вещей – книга. В ней и сегодня можно случайно найти небольшие кусочки стекла, а на заднике осталась вмятина от удара обо что-то.

 

Это роман Луи-Фердинанда Селина «Путешествие на край ночи». Харьковское издание, раритет. Тираж 500 экземпляров. Селина для меня открыл Чарльз Буковски, рассказывая в интервью о любимых авторах. Великий писатель не посоветует ерунды, решил я и был прав.

Мир Селина (Бардамю – главный герой романа, является альтер эго автора) – это тьма, безнадёжная и жестокая рефлексия и оголённая ненависть. Бардамю прошёл Первую мировую и теперь путешествует по миру в поисках себя. Он не любит людей – они в романе показаны буквально уродами, состоящими из подлости, лжи и лукавства. Он ненавидит тьму, ночь. День ему тоже противен, но в нём меньше обмана, ночь же обманет наверняка. Он ненавидит существующие в мире порядки, постоянно натыкается на предательство, скитается, терпит поражение за поражением, ненавидит себя.

Силы искренней и чистой ненависти Селина ко всему происходящему хватает на весь роман. Вероятно, что при его написании, он с остервенением заключённого вбивал слова в предложения как гвозди в ящики для апельсинов.

А теперь – образ. Представьте деревню поздней осенью. Ночь, сырость, где-то хрипло лает пёс. Вдалеке грузовик шуршит по дороге. Ветер как обезумевший банщик хлещется ветками осин, стряхивая с них последние, чудом уцелевшие листья. Мрак, в общем. Ничего интересного. Но вот вы слышите треск, а над головой видите искры. Кажется, ЛЭП шалят. Но там же защита должна быть. Однако треск становится сильнее, провода накаляются, в домах от перенапряжения начинают взрываться лампочки, трещат розетки, пёс от страха забивается в будку. Звучит музыка угасающих электроприборов. В ней никакой мелодики и ритма, только вибрации и шум. Вдруг хлопок – и тьма.

Таков роман «Путешествие на край ночи».

 

О Сталинграде 

Наконец хотя бы в эту главу пришла зима. Две календарные зимы подряд я читал книги об осаде Сталинграда и Сталинградской битве. Два романа – «Сталинград» Энтони Бивора и «В окопах Сталинграда» Виктора Некрасова.

 

Энтони Бивор родился в 1946 году, в год первого издания романа Некрасова. Бивор писал «Сталинград» на основе дневниковых записей участников и рассекреченных архивных документов. Некрасов же был участником битвы.

«В окопах Сталинграда» – роман о подвиге людей разных профессий, роман о жизни в осаде, о боях, когда только чудо, случайность оставляют в живых. Роман Некрасова лишён пафоса, он искренний и прямой. Отчаяние Некрасов называет отчаянием, а подвиг – подвигом. Он показывает как человек из инженера может вырасти в настоящего исполина, в бесстрашного, но расчётливого и тактически безупречного воина.

Герои Некрасова живые. Их диалоги, кажется, можно услышать физически – таков эффект от прочтения. Если подбирать к этому роману музыку – то это точно не будет марш. Может быть, что-то похожее по атмосфере на  «Десятый наш десантный батальон», звучащее пронзительно и просто. Западающее в память навсегда.

«Сталинград» Бивора – это скорее летопись. Документальная, подробная и мастерски выстроенная. Объём и детальность выполненной работы потрясает. Но роман не получился учебником. Бивор, не примыкая ни к одной из сторон, но ощущая масштаб и последствия Сталинградской битвы, при описании старается не упускать даже самых небольших деталей, вроде дневниковых записей немецких солдат в новогоднюю ночь 1942-1943 года.

Поскольку в распоряжении Бивора данных из немецких дневников и немецких военных архивов оказалось больше, чем советских, в романе присутствуют –  помимо записей непосредственно с поля боя – дневниковые записи простых немецких солдат, их размышления о войне, обреченные слова о будущем после её окончания.

 

Эти записи дополняют общую картину войны, делают её объёмнее и яснее. И как же ослепительно глупы люди, обвинявшие Бивора в русофобии, когда он рассказывает, а не выносит вердикт. К слову, целые исторические сообщества строчку за строчкой перепроверяли роман на предмет исторической достоверности – и не нашли в нём неправды.

Огромное количество мелких подробностей в романе «Сталинград» нисколько не затрудняет процесс чтения, скорее добавляет в него свежести, красок. И если продолжать музыкальную тему, то «Сталинград» – это симфония. У неё разный темп, но неизменное ощущение масштабности, тревоги, трагедии, горя. Эта симфония – об упрямом и великом духе советских солдат, сражавшихся и не уступивших собственную землю, когда ночевать оставалось только в разрушенных подвалах или среди камней.  Когда обстрелы длились месяцами, а провизию и патроны можно было передать ценой жизни, передвигаясь на переправах исключительно ночью.
Это длинная и трагическая симфония.

Прослушать её необходимо, но сочинять новые, подобные ей – нельзя.

Прошу прощения за пунктирность повествования. Все четыре романа заслуживают, конечно, более продолжительного взгляда на них.

Четыре романа о войне.

Таковы мои окна.

 

Сергей ЗВОНАРЕВ

 

Фото из открытых источников