Быть нельзя не поэтом: на сцене клуба ТИР известнейшие российские авторы прочитали свои стихи

В темноте ТИРа трудно было разглядеть лица людей, пришедших вчера на «Поэтический вечер» с участием известнейших поэтов современной России - Михаила Айзенберга, Николая Звягинцева, Сергея Гандлевского, Льва Рубинштейна, Данила Файзова и Юрия Цветкова. Поэтому начать репортаж сакраментальным «Одухотворенные лица пришедших горели святым пылом искусства» ну никак не получится...

Фраза «В зале не было пустых мест» тоже прозвучит фальшиво: их было. И предостаточно. Свободных стульев и скамеек хватило бы еще на столько же и на полстолько же. В ТИРе вольготно расположились около сорока желающих вкусить меда поэзии. В основном - девушки, преимущественно - филфак, предположительно - молодые. Но были замечены и взрослые маститые мужчины, известные своими творческими экзерсисами, - Александр Донецкий и Алексей Семенов. 

Может быть, в качестве забойного начала получится привлечь фразу из разряда «Вокруг все вели разговоры о судьбах русской поэзии»? И вновь - не попадаем. Потому что из более-менее опознаваемого звучало только «Налей мне двойной» и «Народ устал от таблеток, хочется уже какого-то нового драйва». На худой конец - «Количество людей соответствует формату».

В ожидании начала «поэтического вечера» (и соответственно, прихода первого предложения) можно было также узнать, что «поэты, наверное, в шоке от ТИРа - это вам не в БКЗ выступать». Как вариант - приобрести книги. Подходили, спрашивали - Гандлевского, Звягинцева. Сборников, правда, было немного: «В Новгороде все расхватали!»

В Пскове - не хватали, а бережно-культурно стояли в сторонке, терпеливо ожидая лично виновников торжества. Лучше ведь один раз увидеть и услышать, чем миллион - прочитать.

Наконец, после благодарственных слов, прозвучавших в адрес гостеприимного клуба («Именно клубы спасали поэзию в 90-е годы») и Пскова («рады оказаться в вашем прекрасном городе - мы целый день гуляли по нему»), со сцены полилась поэзия. Совершенно неожиданные впечатления, надо сказать. Как если бы вы всю жизнь читали ноты - и вдруг услышали Рахманинова вживую, со всеми оттенками мыслей и эмоций. Добавляется звук - манера - личный образ - театральность. Страшно представить, что чувствовали, например, современники Блока, Гумилева, Маяковского, Есенина, слышавшие выступления поэтов в первые десятилетия 20-го века! 

Современные поэты не балуют нас выступлениями на широкую аудиторию, хотя эпоха, казалось бы, схожа с началом прошлого века. То ли они нас берегут, то ли мы их. В одном маленьком вчерашнем концерте можно при желании узреть общую картину взаимоотношений современного поэта и современной толпы: у сцены народ безмолвствует, на галерке - живет своей жизнью, да так живет, что поэту приходится повышать голос: «Я ору, чтобы перекричать тех людей наверху», - говорит и просит Михаил Айзенберг. Его просьбы услышаны - но через пару минут мир возвращается на круги своя. У вас ТАМ поэзия, а у нас ЗДЕСЬ - реальность. Но в любую минуту все может поменяться местами. Такая вот игра в перевертыши.

Совсем как в истории, которую рассказал один участников поэтического вечера, Юрий Цветков. Подборка его стихов по каким-то причинам появилась в интернет-публикации с неверным названием - «Страдающий Юра Цветков», хотя изначально она была озаглавлена «Счастливый Юра Цветков». Позже редактор исправил оплошность. Но в интернет-поисковике все равно высвечивается первый вариант. «И вот я кликаю на страдающего, проваливаюсь и попадаю в исправленного «Счастливого Юру Цветкова», - рассказывает автор.

Так и здесь: заводишь в строку поиска «поэт», попадаешь в мир вариантов - «поэт с мировым именем четыре буквы поле чудес» и «поэт живший в 19 веке 9 букв». А в итоге можешь оказаться на страницах поэзии Блока или Жуковского. Где заканчивается штамп и начинается свобода, где грань между страданием и счастьем, самопознанием и ненавистью к себе, в чем разница между творчеством и его обывательской профанацией? Кто его знает? Этот философский вопрос достоин того, чтобы заняться им на долгих выходных, в нагрузку к вскапыванию полей нашей родины и поеданию шашлыков нашей мечты.

Так что просто погуглите: Михаил Айзенберг, Николай Звягинцев, Лев Рубинштейн, Данил Файзов, Юрий Цветков, Сергей Гандлевский. Ведь не исключено, что через много-много лет все сложится совсем как в стихотворении последнего из названных нами поэтов, безоговорочно покорившего сердца псковских барышень своим либидо? простите, талантом. Ну, подскажите, как правильно, господин Фрейд?

***

Обычно мне хватает трёх ударов.

Второй всегда по пальцу, бляха-муха,

а первый и последний по гвоздю.

 

Я знаю жизнь. Теперь ему висеть

на этой даче до скончанья века,

коробиться от сырости, желтеть

от солнечных лучей и через год,

просроченному, сделаться причиной

неоднократных недоразумений,

смешных или печальных, с водевильным

оттенком.

Снять к чертям — и на растопку!

Но у кого поднимется рука?

 

А старое приспособленье для

учёта дней себя ещё покажет

и время уместит на острие

мгновения.

Какой-то здешний внук,

в летах, небритый, с сухостью во рту,

в каком-нибудь две тысячи весёлом

году придёт со спутницей в музей

(для галочки, Европа, как-никак).

 

Я знаю жизнь: музей с похмелья — мука,

осмотр шедевров через не могу.

И вдруг он замечает, бляха-муха,

охотников. Тех самых. На снегу.