Реклама на ЦДИ
 29.03.2024

Анонсы  | весь раздел

К Довлатову претензий нет: в псковском театре прошла премьера спектакля «Человек, обреченный на счастье»

25.09.2016 11:28 ЦДИ, Псков

- Вы любите Довлатова? - неожиданно спросила она. 

Что-то во мне дрогнуло, но я ответил:

- Люблю... «Чемодан», «Наши»...

- А «Заповедник»?!?!?

«Что это вы все так поздно из театра все едете? Оператор через одного заказы сюда отправляет», - мрачно поинтересовался таксист, приехавший за мной к драматическому в районе полночи. Рассказываю, мол, спектакль смотрели, по Довлатову: «Заповедник», видели же наверняка: афиши по всему городу висят». Нет, не видел, работы много, денег мало.

Пока я объясняю, как проехать через дворы в районе Маяка, по радио начинают передавать гимн России. К моему удивлению, водитель начинает петь, а потом объясняет: «Ну, встать же я не могу». И смеется. Я так и не поняла, трезв ли он был, но одно точно понятно: нет пути из театра абсурда, он всегда с нами, он, да простит нас Аполлон Григорьев за нещадную эксплуатацию его мема, «наше все».

***

Жанр спектакля «Человек, обреченный на счастье» определен как «лирическая комедия на грани абсурда». Благо богатая фактура повестей и рассказов Сергея Довлатова («Хочу быть сильным», «Встретились — поговорили», «Когда-то мы жили в горах», «Компромисс», «Заповедник», «Марш одиноких», «Наши», «Чемодан») позволяет вызвать у читателя и смех, и слезы, и смех сквозь слезы. Все эти разнонаправленные составляющие совершенно четко просматривались в спектакле: менялась интонация, музыкальное сопровождение, освещение сцены.

При этом сложная задача соединения всего и вся была передана главному герою - журналисту, писателю, экскурсоводу, острослову и несбывшемуся мужу Сергею Долматову, альтер-эго Сергея Довлатова. Его роль в спектакле исполнил актер из Санкт-Петербурга Всеволод Цурило. Конечно же, это не Иван Колесников (так или иначе, но сравнения с фильмом «Конец прекрасной эпохи», премьера которого состоялась год назад на первом фестивале Довлатова, не избежать), не красавец, не профессиональный сердцеед (скорее, наоборот). Но всего несколько характерных внешних деталей - борода, свитер, плащ, кепка, чемодан - и узнаваемый, а главное, запоминающийся образ создан. Вот как объяснил свое видение этого героя режиссер спектакля, Борис Бирман, в интервью ГТРК «Псков»: «Мы не играем в прямую, вот вышел из-за кулис Сева Цурило, который пыжится изо всех сил быть портретным образом - персонажем Далматовым - Довлатовым - вот он выходит, надевает кепочку, плащ и как бы примеряет к себе вот этот образ, и приглашает нас всех пройти с ним вместе через всю эту историю. Я бы сказал, мы играем в Довлатова, поэтому мы имеем право что-то исказить, что-то сделать по своему, и мы не пыжимся попасть точно в оригинал».

Играют в Довлатова (в каком-то смысле и Довлатовым) также остальные задействованные в спектакле актеры - труппа нашего театра во всем своем ударном составе. Это народный артист РФ Юрий Новохижин, заслуженные артисты РФ Сергей Попков и Виктор Яковлев, артисты Ангелина Аладова, Андрей Атабаев, Валентина Банакова, Денис Кугай, Екатерина Миронова, Максим Плеханов, Мария Петрук, Роман Сердюков, Ирина Смирнова, Ксения Тишкова и Наталья Петрова.

***

Именно актерская игра компенсировала, как кажется, некоторые промахи в самом действии, в соблюдении динамики развития сюжета. К слову, многие филологи отмечают, что Довлатова чрезвычайно сложно «перевести» на язык зрелищно-игровых видов искусств, к коим причисляют в числе прочих театр и кино. Это в какой-то степени доказал фильм Станислава Говорухина, о котором мы уже упоминали. Об этом же говорил и один из знакомых Довлатова, известный театральный режиссер Лев Шехтман, поставивший три года назад на его материале пьесу «Абанамат»: «Я долго пытался перевести прозу в диалог. И наконец понял: автор так цементирует предложения, и даже дело не в том, что он начинает, не повторяются слова на одну и ту же букву, что тоже очень интересно, а он так их цементирует, что их невозможно расчленить. Я пытался, у меня было два или три варианта, они получались пошлыми, не смешными и какими-то примитивными, плоскими. Исчезало главное обаяние его языка и исчезал внутренний конфликт, который держал все произведение. Я понял, что нужно идти от этой формулы: театр одного рассказчика».

Цемент довлатовского текста псковскому зрителю сначала давался, прямо скажем, нелегко. Поначалу зал как будто прислушивался и присматривался к происходящему на сцене (причем «прислушивался» в прямом смысле этого слова: акустика порой оставляла желать лучшего). Возможно, некоторая глухота зала была связана с тем, что первый час спектакля составили не самые читаемые произведения Довлатова. Стоило зазвучать страницам «Компромисса», тем паче «Заповедника» - зрители ожили, засмеялись, чуть ли не хором повторяли знакомые репризы - актеры наконец-то почувствовали отдачу, даже игра их несколько изменилась, свободнее стала, что ли, естественнее...

Театральную постановку от киноленты выгодно отличала не только возможность со-творчества зрителей и актерского состава (в антракте спектакль продолжался в фойе театра - экскурсией по воображаемым Пушкинским Горам), но также специфические виды условности и изобразительности, к которым смог прибегнуть режиссер в процессе постановки спектакля. Здесь появилась живая эмоция, игра с деталью (например, манипуляции Долматова с платком-шалью во время разговора с Леной), импровизационные сцены (здесь стоит упомянуть звездный час частушечника Михаила Иваныча - деда, у которого герой «Заповедника» снял жилье).

В рамках спектакля, конечно, не получится «съемок на натуре»: тот же Таллин или Ленинград здесь - всего лишь декорации. Но зрителю несложно додумывать «пейзаж, не меняющийся здесь веками». Ведь по сути дела место действия не так уж и важно, так как в Тифлисе, Ленинграде, Таллине, Пушкинском заповеднике, Нью-Йорке, да куда бы ни забросила судьба главного героя - центр сцены занимает стол. Именно он царит здесь на протяжении всего спектакля: меняются картинки на заднике сцены, приносят и уносят новый сценический реквизит, персонажи сменяют один другого, но стол незыблем. Стол, за которым рождается текст, - единственная бесспорная ценность.

***

Спектакль длиною в жизнь (вернее, в три с половиной часа), как и любой другой текст, был обречен на то, чтобы в нем все же поставили точку. Она была многообещающей: довлатовскую сентенцию «О Господи! Какая честь! Какая незаслуженная милость: я знаю русский алфавит!» сопровождала проекция дождя из сотен букв... Вот только «Besame mucho», звучавшая после, была из другого сюжета, не отсюда. Спишем на абсурд. Или любовь. В общем, спишем.

- Успокойтесь, — прошептала Марианна, — какой вы нервный... Я только спросила: «За что вы любите Пушкина?..»

- Любить публично — скотство! — заорал я. — Есть особый термин в сексопатологии...

Дрожащей рукой она протянула мне стакан воды. Я отодвинул его.

- Вы-то сами любили кого-нибудь? Когда-нибудь?!..

Елена Никитина



Распечатать:     Комментарии: 4

На чём вы экономите?








смотреть результаты




Искать:
Где искать: Сортировать:






 

Читают




Обсуждают










0.086684226989746